Выбор [Новое издание, дополненное и переработанное] - Виктор Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Раскрыли девочки тетради, замерли. Заместитель директора Института Мировой революции товарищ Холованов взломал печати на сером конверте, прошитом красной нитью, вытащил лист:
— Тема сочинения…
Пробежал глазами Холованов, не поверил, поперхнулся, захлебнулся, закашлялся, точно как кассир в Госбанке, но совладал с собой, выдохнул шумно, объявил чужим голосом:
— Тема сочинения: «Кабы я была царица».
6Ночь. Спит страна. Сталин не спит. Он вообще ночами не спит, покой страны бережет. Как бессменный часовой. Много дел у товарища Сталина. Сегодня сочинения проверяет. Смакует. Девочки — молодцы, читаешь — душа радуется. И с грамматикой все в порядке, и чистенько, и почерк у каждой — образец для подражания. Черновики любо-дорого читать, а уж как чистовик раскроешь, то и оторваться трудно, вроде самим Пушкиным писано. Потому спит Москва, а товарищ Сталин бодрствует и радуется: умницы, да и только. Он сам себе приказал читать сочинения, но не читать имен сочинительниц. Он решил узнать каждую по стилю, по манере излагать, более того — по манере мыслить…
Проблема: какому сочинению предпочтение отдать?
Завершил Сталин работу. Поставил последние оценки: пять за изложение материала, пять за грамматику. Отодвинул стопочку тетрадей в сторону. Зевнул, потянулся. И спохватился. Стопку к себе рванул. И еще тетрадей не пересчитав, налился-переполнился мягкой ласковой тигриной свирепостью, яростью без внешних проявлений:
— Холованова ко мне.
7Сталин почему-то наперед решил, что двух тетрадей в стопке не хватает. И знал, чьих. Шесть великолепных сочинений и шесть черновиков. Все правильно, все чудесно. Но от той, от последней, от запасной, он почему-то не ждал образцового сочинения. Он почему-то ждал какого-то шага необычного, который за рамки выламывается.
Где же эта необычность? Пересчитал тетради:…десять, одиннадцать, двенадцать. Шесть сочинений, шесть черновиков, а седьмая что делала?
ГЛАВА 17
1Разрешите, товарищ Сталин?
Сталин как бы и не заметил вошедшего. Молчит. Он вообще ни на кого не кричал. Никогда. В гневе он отворачивается, ходит, смотрит в окно или себе под ноги, возится с трубкой, долго раскуривает ее. Чтобы внешние проявления гнева погасить и скрыть… Но Холованов знает, что означает сталинская сосредоточенность на пробивании дырочки в мундштуке. Холованов оценил ситуацию мгновенно. Он сообразил, что ошибся. Надо было сразу доложить, как было… Сейчас (и он это знает) единственный путь к спасению — не оправдываться. Потому Сталин молчит, сопит, продувает дырочку, опять ковыряет трубку особым шильцем и снова продувает.
И Холованов молчит.
Долго трубка не поддавалась очищению. Но всему приходит конец. Сталин положил трубку в правый карман френча и тут только обратил удивленный взгляд на Холованова: ах, вы тут, я и не заметил.
И Холованов игру поддержал, себя виновным выставляя, прикинулся, что вошел без разрешения и теперь спрашивает:
— Разрешите, товарищ Сталин?
— Да, входите. Я вас вот по какому вопросу вызвал, товарищ Холованов. Меня волнует состояние дел в шведской группе.
И этот прием Холованову известен: Сталин уже подавил вспышку гнева, но при первых словах она может вспыхнуть снова. Потому он начинает издалека, чтобы успокоить не только свой дьявольский мозг, но и речь свою.
— Товарищ Сталин, думаю, нет оснований беспокоиться о состоянии дел в шведской группе. Есть проблемы, есть срывы, но все в рамках поправимого и устранимого, в рамках нормального рабочего ритма…
— А что у наших греков?
— В греческой группе все в норме, только одну девочку считаю необходимым отчислить за нарушение дисциплины.
— Что случилось?
— Самовольная отлучка.
— Продолжительность?
— Сорок шесть минут.
— Отчисляйте и примите меры сохранения тайны.
— Меры сохранения секретности приняты, расстрельный материал готов, представлю завтра.
— Хорошо. Идите… Нет, постойте. Есть еще вопрос…
Вот оно… Сжался Холованов. Внутренне сжался. Внешне он — сама беззаботность: что там еще?
— Тетрадей с сочинениями испанской группы должно быть четырнадцать.
— Тринадцать, товарищ Сталин. Она черновиком не пользовалась.
Холованов старается говорить так, как говорит Сталин: предельно ясно, предельно четко, экономя слова и время. Потому, экономии ради, он не назвал по имени ту, которая черновиком не пользовалась, для краткости обозначив все местоимением. Почему-то, говоря о ней, он считал, что пояснений не требуется. Он почему-то думал, что говорить о ней можно не называя имени — товарищ Сталин и так знает, о ком речь, знает, кто способен на такие вольности.
Действительно, Сталин не заметил, что имя той, которая вопреки установленному порядку черновиком не пользовалась, еще не названо. Речь о ней. И это обоим ясно.
— Хорошо, товарищ Холованов, допустим, она черновиком не пользовалась, тогда тетрадей должно быть тринадцать. Где же тринадцатая тетрадь?
— Товарищ Сталин, она не справилась с заданием. Ее сочинение неудовлетворительно.
— Это буду решать я. Где тетрадь?
2И Холованов понял, что спасен. Получив срочный ночной вызов в Кремль, он в мгновение вспомнил тысячу дел, сто тысяч вопросов, на которые Сталин может потребовать немедленный ответ. Поди сообрази, зачем вызывает Сталин в три ночи, поди упомни тысячи своих подчиненных и уйму хитроумных комбинаций, в которые каждый вовлечен сталинской волей. Из тысяч дел поди выбери единственно нужное в данный момент… Он открыл огромный сейф с документами категории «Совершенно секретно. Особой важности», скользнул взглядом и снова запер сейф. Открыл второй, с документами категории «Совершенно секретно». Снова скользнул сверху вниз по тысячам папок. Выхватил тетрадку вздорной девчонки с сочинением на тему «Кабы я была царица», запер сейф, опечатал оба своей персональной печатью и понесся в Кремль.
Теперь, когда Сталин протянул требовательно руку и грозно спросил: «Где тетрадь?», Холованов просто опустил руку в портфель и, как великий чародей, вытащил единственное, что в нем находилось, единственное, что требовалось: вот она.
Он знал: не окажись тетради с ним, никаких объяснений Сталин не примет и ждать, пока тетрадь привезут, не станет. При таком раскладе Холованова ждал арест на выходе и расстрел на заре.
Обошлось.
3Тетрадь Сталин взял как-то осторожно, как-то бережно, как большой мастер берет в руки работу любимого ученика: ну-ка, посмотрим. Он отошел с тетрадью к окну, как бы разворачиваясь к свету прожектора заоконного, одновременно отворачиваясь от Холованова.
Он нетерпеливо пролистал чистые листы, начиная с последнего, наперед зная, что почти все они чистые, что ей одной первой страницы вполне хватило. Но надо удостовериться. Да, ей хватило одной страницы. Одного предложения. Растягивая удовольствие, Сталин пропустил два мгновения перед тем, как написанное прочитать.
Прочитал. И просиял. Он никогда никому не показывал своих чувств. И сейчас он неспроста отворачивался от Холованова. Он ожидал сюрприза, но не знал, какого именно. Он не хотел показать своей реакции. И ему думалось: не показал. Но Холованов, видя только сталинскую спину, вдруг понял: сияет.
4А снайперов подобрали тех еще. Девок. Если пуля весом 64 грамма пошла вперед со скоростью 1012 метров в секунду, то в плечо стреляющего шарахнет отдача такой же силы. Ну-ка прикинем.
В прикладе амортизатор устроен, но все равно ключицу отдача переломить может. Прижимать приклад к плечу надо, чтобы не было зазора, чтобы плечо вместе с прикладом одновременно назад бы отлетало, а не встречало бы удар. А стрелками надо мужиков дюжих ставить, двухсоткилограммовых. А дурак какой-то на это дело ссыкух легковесных ставит. Эх, темнота!
Идет доводка системы оружия СА. А рядом в сотне метров уже стрелков готовят.
Удивляется Макар: зачем девок к этому делу? А одна ему знакомой показалась. Тоненькая, глаза — что у твоей стрекозы. Ее отдача выстрела чуть не на метр отбрасывает, она явно вся в синяках от отдачи, но от ружья ее не оттащить. Аж визжит от удовольствия.
5Дверь зеркальная закрылась. Семь девочек в большом круглом зале. Стены — одно сплошное зеркальное поле. С потолка — поток света. Все сверкает и переливается. Только дверь нарушает искрящееся однообразие. Но вот закрыли дверь. Зеркальный круг замкнулся. Теперь даже трудно и сообразить, где она, дверь.
Тренировка — ровно час. Прозвучит музыкальный сигнал: динь-дон-дон, и с этого момента надо представить себя королевой или царицей.
Совсем недавно тут, в зеркальном зале, каждая должна была представлять себя вторым секретарем испанской коммунистической партии. Официально братскими партиями правят первые секретари из местных товарищей, а на деле правят вторые секретари, Москвой поставленные. Вот их-то девочки тут, в зеркальном зале, и изображали. Каждая — актриса, и в то же время каждая для остальных — зритель и судья. Оценок за этот урок не ставят — каждой и без оценок ясно, что она собою представляет на фоне других.